Виктор (Мамонтов) - Господь — Пастырь мой
Частое причащение, если оно будет индивидуальным, то есть каждый будет назначать себе время для причащения, ни к чему не приведет. Литургия — это общее дело. Молитвы Литургии не предусматривают двух категорий находящихся в храме: причащающихся и присутствующих. Евхаристия — это Трапеза, Вечеря, поэтому в ней можно только участвовать. Наблюдать, как обедают другие, по крайней мере, странно. Почему Церковь не оставляет оглашенных наблюдать, как причащаются верные, но многими возгласами повелевает им покинуть храм? Да потому, что служат, приносят благодарение все члены собрания, а это предполагает непременно вкушение Евхаристии. Оглашенные же, не будучи просвещены Св. Крещением, не могут ни участвовать в совершении, ни вкушать Евхаристию. Так что говорить о присутствии за Литургией нельзя, можно говорить только об участии в ней. Многие, услышав эти слова, будут очень удивлены и возмущены. Но это говорит только о том, насколько мы далеки от подлинного восприятия Евхаристии. Канонист XII века Федор Вальсамон замечает, что в его время далеко не все христиане причащались за каждой Литургией, но они покидали храм вместе с оглашенными и кающимися. Даже патриарх, говорит он, когда не служил и не причащался, после чтения Евангелия уходил из храма.
Ни о каком духовном причащении не может быть и речи. Церковь знает только реальное причащение.
Очень важно, чтобы причащение стало делом всей общины, которая именно для этого и собирается. В Литургии участвовали в древности все. Хлебы и вино приносили верные (слово «просфора» означает «приношение», а в молитве проскомидии есть слова: «помяни принесших и их же ради принесоша»), диаконы отбирали лучшее для совершения таинства, остальное же оставлялось для агапы. Даже дети–сироты, находившиеся на иждивении Церкви и ничего своего не имевшие, приносили воду — это было их приношением.
Собственно днем Евхаристии был день Господень, то есть воскресенье и большие праздники. Христиане уносили Святые Дары с собой и причащались ежедневно. Каждодневное служение Литургии — монастырская практика, которая позже распространилась по приходам, и вызвана желанием каждодневного причащения. Поэтому Литургии без причащающихся или заказные Литургии совершенно немыслимы. Представьте себе: частное лицо заказывает общественное служение (что, собственно, и означает слово «Литургия»), за которым никто даже не присутствует! Святитель Василий Великий советует христианам собираться 4 раза в неделю для совершения Евхаристии: в среду, пятницу, субботу и воскресенье. Но, как на идеал, указывает на каждодневное причащение.
Существует правило одного из Вселенских соборов, которого, кстати, никто не отменял: если христианин без уважительной причины не участвовал в двух или трех Евхаристических собраниях (то есть не причащался), он отлучается от Церкви, вернее, он сам себя отлучает от Христа.
Я прекрасно понимаю, что такой меры все достичь вдруг не могут. Но говорить об этом необходимо, стремиться к этому обязаны все.
О. Виктор. Когда преподобного Серафима Саровского спрашивали: «Как часто можно причащаться?» — он отвечал: «Чем чаще, тем лучше».
О. Зинон. В Большом Катехизисе говорится, что ревнующим о спасении следует причащаться четырежды в год или хотя бы однажды в год. Сейчас это звучит странно. Никто этого предписания не выполняет, сама жизнь его отменила. Уже о. Иоанн Кронштадтский учил совсем по–другому.
О. Виктор. Сейчас во многих приходах существует обычай причащаться только один раз в год, на Пасху, и я говорю прихожанам: «Если вас однажды в год покормить, доживете ли вы до следующей Пасхи?»
О. Зинон. Как для жизни тела необходима пища вещественная, так для души необходима пища небесная. Когда мы молимся: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь», мы просим Хлеба, сшедшего с небес, потому что обычный хлеб получают и те, которые его не просят, то есть и неверующие, и даже враги Божии. В греческом слово насущный — «эпиусион». Приставка «эпи» означает «над-», «сверх-», то есть в буквальном переводе надсущный, сверхсущный, не обычный хлеб, а Тело Христово. Почему мы и произносим молитву Господню в Литургии перед причащением.
О. Виктор. Хотя бы пришли два–три человека — это уже собрание, и может возникнуть чувство полноты Церкви и ее сущности.
О. Зинон. Схиархимандрит Софроний (Сахаров) вспоминает: когда он жил в пустыне, к нему приходил монах для того, чтобы за Литургией петь на клиросе. Их было двое, но он замечает, что никогда не ощущал никакой ущербности. Та же полнота, что и при наполненном храме.
О. Виктор. Наш дорогой батюшка, отец Серафим из Ракитного, помните, рассказывал нам, как он в молодости однажды пришел в храм, где служил старенький священник и старенький дьячок, и какую он испытал радость от молитвы, от общения с ними.
О. Зинон. Отец Александр Шмеман в своей книге «Евхаристия» говорит, что русские эмигранты, находясь в очень стесненных обстоятельствах, когда храмами для них служили подвалы и гаражи, убедились в невозможности совершать Литургию в ее византийском варианте, со всей внешней торжественностью, со множеством входов и выходов. Зато какое реальное присутствие Христа ощущали они в этих убогих храмах! И этот опыт был для них очень полезен и поучителен.
Сейчас людям, особенно молодым, которые впервые приходят в храм, еще не влились в русло церковной жизни, не научились мыслить ее категориями, многое совершенно чуждо. Надо помнить, что богослужебный чин мы приняли от Византии вместе с верой. Наш чин Литургии содержит много элементов, которые вошли в него из византийского придворного обихода, так как патриарх и император были непременными участниками богослужения. Современному же человеку почти непонятна сама идея монархии, и, разумеется, все обряды, связанные с этой идеей, выглядят как анахронизм, за которым ничего не стоит.
О. Виктор. И от некоторых из этих элементов можно было бы освободиться без ущерба для Литургии.
О. Зинон. Мне рассказывали, что архиепископ Виленский Хризостом почти всегда служит иерейским чином. По–моему, это хорошо, так как упраздняются многочисленные поклоны, «исполла…» и проч., что отвлекает от главного.
О. Виктор. Но такому восприятию Литургии должно предшествовать просвещение.
О. Зинон. Несомненно. Если сейчас все пение в храме заменить чтением (от этого богослужение нисколько не пострадает), многие поймут, что они приходят в храм не за тем, за чем нужно. Величие Евхаристии заключается в том, что она есть неслыханный дар Божий человеку, она есть то благо, которого «око не виде, ухо не слыша и на сердце человеку не взыде».
О. Виктор. Какое место должна занимать в литургическом возрождении икона?
О. Зинон. Икона не занимает сейчас в богослужении подобающего ей места, и отношение к ней не такое, каким должно быть. На икону давно перестали смотреть как на «богослужение в красках», даже не подозревают, что она может искажать вероучение Церкви так же, как и слово, и вместо того, чтобы свидетельствовать Истину, может лжесвидетельствовать. Икона стала просто иллюстрацией празднуемого события, поэтому и неважно, какова ее форма. У нас всякое изображение, даже фотографическое, почитается как икона. Икона не изображает, она являет. Она есть явление Царства Христова, явление преображенной, обновленной, обоженной твари. Икона рождается из живого опыта Неба, из Литургии, поэтому иконописание всегда рассматривалось как церковное служение, как Литургия. К иконописцам предъявлялись очень высокие нравственные требования, так же как к клирикам. Иконописцы очень высоко ценились, а иконописание в Древней Руси было делом государственной важности. Влияние западного богословия, нарушения в Евхаристической жизни привели к тому, что икона часто превращалась в картину на религиозный сюжет, а почитание ее перестало быть в полном смысле православным.
Здесь уместно сказать несколько слов о тех изображениях, которые запрещает Церковь, но которые можно встретить в любом храме.
Иконописание — творчество соборное, то есть творчество Церкви. Подлинными творцами икон являются святые отцы. Иконографический канон складывался в течение столетий и сформировался в таком виде, в котором дошел до нас, где‑то к XII веку. Церковь всегда уделяла много внимания своему искусству, следила за тем, чтобы оно выражало ее учение. Все уклонения устранялись соборно. Так, на Стоглавом соборе вопрос иконописания занимал очень важное место. В частности, речь шла об иконе Святой Троицы, так как к тому времени распространились иконы «Отечество» и «Новозаветная Троица». Ветхозаветный запрет изображать Бога не снят в новозаветное время. Мы получили возможность изображать Бога только после того, как Слово стало плотью, стало видимым и осязаемым. По Божеству Христос неизобразим и неописуем, но так как в Иисусе Христе Божеское и человеческое естества соединились нераздельно в одну Личность, мы изображаем Богочеловека Христа, нашего ради спасения пришедшего в мир и пребывающего в нем до скончания века.
